Поскольку он показал миру свое ослабленное положение и, следовательно, свою уязвимость, российский президент оказался главным проигравшим в попытке мятежа Пригожина, утверждает историк Энтони Бивор, специалист по Второй мировой войне.
Автор - Соня Делесаль-Столпер Перевод - Алексей Першко
Libération, 27 июня 2023
Для британского историка Энтони Бивора, специалиста по Второй мировой войне и автора многочисленных авторитетных трудов, среди которых «Сталинград”, “Падение Берлина», «День Д» и битва за Нормандию» и самый свежий «Россия. Революция и гражданская война 1917-1921 (1), неудачная попытка Евгения Пригожина совершить силовой переворот стала поворотным моментом для России и Владимира Путина. Эти два человека, бывшие союзники, оба оказались проигравшими в этом эпизоде, но Путин гораздо больше, чем Пригожин. Глава Кремля потерял «престиж, власть и влияние», считает историк, который без колебаний говорит о «начале конца» для Владимира Путина.
Как вы думаете, карьера Евгения Пригожина закончена?
Да, я думаю, что это несомненно. Но меня поразили те выводы, к которым пришло независимое российское СМИ Meduza, базирующееся в Латвии, всего десять дней назад. Мы знаем, что Путин — параноик, что он играет на системе «разделяй и властвуй», что он никому не доверяет, ни ФСБ, ни армии, ни силам безопасности. Но для “Медузы” выбор Путина позволить Пригожину стать таким влиятельным, в том числе несмотря на его яростные и все более неправдоподобные выпады и критику, был просчитан, потому что ему нужно было создать настоящую преторианскую гвардию для защиты, и Пригожин собирался играть эту роль. Но через десять дней после этой статьи мы оказались в совершенно иной ситуации. Даже с учетом того, что американцы уже рассматривали возможность того, что Пригожин в какой-то момент может сыграть почти революционную роль.
Значит, Пригожин проиграл?
Можно сказать, что Пригожин проиграл, но Владимир Путин проиграл еще больше, потому что теперь это действительно начало конца его власти в России. Это уж точно. Но учтите, мы говорим не о попытке государственного переворота, а о мятеже, а мы прекрасно знаем, что в историческом плане мятежи почти никогда не срабатывают. Очень редко мятеж приводит к падению режима. В то же время, мы также хорошо знаем, что революция не зависит от революционеров; она гораздо больше зависит от слабости или недоверия к диктаторам и элитам режимов.
В своем кратком обращении к нации в субботу 24 июня Владимир Путин упомянул 1917 год и гражданскую войну…
Это важный момент. Путин всегда хорошо понимал значение Гражданской войны в России (между 1917 и 1921 годами) в коллективной памяти. Это очень сильное воспоминание. После смерти Сталина в 1953 году плакали целые толпы людей, включая жертв, пострадавших при сталинском режиме, но эти слезы были спровоцированы страхом возвращения гражданской войны. Потому что это был период ужасающей жестокости и ужаса. Разрушения, садизм, это травмировало страну. Обратившись к 1917 году, Путин поступил весьма искусно: он поставил себя на обе стороны — и на сторону вождей и на сторону народа. Но идеологически он склоняется к “белым” — противникам революции. Он перенимает идеологию, переданную этими изгнанными “белыми” — идеологию Святой Православной России, русской, славянской империи, простирающейся от Владивостока до Лиссабона, и идеолог, к которому он близок, Александр Дугин, транслирует те же идеи. С нашей точки зрения, это абсурдная идея, но она очень важна в России, не для большинства, я думаю, но, безусловно, для Путина и его окружения.
Но он принимает сторону проигравших революцию 1917 года, “белых” русских?
Конечно, но иногда идеи проигравших в гражданской войне дольше всего сохраняются в долгосрочной перспективе. Мы видели это на примере войны в Испании, а также гражданской войны в России. Но даже упоминание о гражданской войне — это признак слабости. То, что Путин нажал на эту кнопку, в нынешних обстоятельствах весьма существенно. Даже если он преувеличивает, гражданская война — это то, что травмирует самого Путина.
И вы думаете, что Путин травмирован переворотом Пригожина?
Путин прекрасно знает, что именно апатия позволяет революциям побеждать. В ключевые моменты люди предпочитают подождать и посмотреть, как будет развиваться ситуация, они предпочитают воздержаться от занятия какой-либо позиции, пока не будут уверены, в какую сторону склонится чаша весов. Сейчас — ключевой момент. Поражает тот простой факт, что ни в Ростове, ни в Воронеже, ни в Липецке не было реального сопротивления наступлению Вагнера. Сам Пригожин, несомненно, был удивлен своим молниеносным продвижением без сопротивления, своим временным успехом и, несомненно, понимал, что все это может выйти из-под контроля. Возможно, он запаниковал, когда увидел, что приближается к Москве, хотя невозможно представить, что происходило в его голове в тот момент. Я думаю, он испытал огромный стресс, когда понял, что зашел так далеко и что ему нужно быстро найти какое-то решение этого кризиса.
А Владимир Путин?
Он тоже был удивлен отсутствием сопротивления наступлению Вагнера. Во всем этом безумии наиболее показательным было его очень краткое обращение к нации, когда войска Вагнера продвигались к Москве. Как я уже говорил, и Пригожин, и Путин проиграли, но это было гораздо более катастрофично для российского режима, который в тот же момент потерял престиж, власть и влияние. Конечно, это не означает, что Путин внезапно исчезнет в ближайшие несколько дней, но я думаю, что это означает начало конца для него. Потому что люди прекрасно понимают, что он недостаточно силен. И мы хорошо знаем, что в такой огромной стране как Россия, оправдание автократии или диктатуры — будь то при царях, советских коммунистах или сегодняшних бандитах и преступниках — зависит от решимости правителя навязать свою власть. Народ это прекрасно понял, и выступления Путина свидетельствуют о подрыве его решимости и уверенности.
Вы действительно видите параллель с 1917 или, скорее, 1905 годом, первой неудачной попыткой революции?
Я бы не стал проводить параллели. Но когда доверие правящей элиты пошатнулось, все начинает меняться. Это общее правило, которое было доказано. В 1905 году произошел первый революционный всплеск, и вскоре стало ясно, что в дальнейшем существует риск настоящей революции. Но даже тогда невозможно было предсказать, когда это произойдет, случится ли это до окончания Первой мировой войны или после. История не является механизмом прогнозирования, но в то же время мы должны учиться на прошлом, и сегодня есть достаточно признаков этого прошлого, чтобы предположить, что уверенность правящей элиты Кремля определенно пошатнулась.
Одно большое отличие от советского периода заключается в том, что нет четкого способа или цепочки команд, которые могли бы назначить преемника Путина, если будет решено, что наверху нужно новое лицо. Это может стать настоящей проблемой. В советскую эпоху существовала определенная ясность, когда дело доходило до замены лидеров. Существовал Центральный комитет, Политбюро, который, когда приходило время, принимал решение и отправлял ослабевшего лидера «решать свои проблемы со здоровьем в санатории», и все. И следующий лидер выбирался из числа членов Политбюро. Но Владимир Путин персонифицировал и сконцентрировал власть в своих руках; есть Национальный совет и все остальное, но это не совсем одно и то же. Что делает ситуацию гораздо более изменчивой и гораздо менее предсказуемой. А значит, потенциально очень опасной.
Считаете ли вы, как сказал Путин, что существует реальный риск гражданской войны?
Даже упоминание о риске гражданской войны в его речи равносильно признанию того, что такой риск существует. И это само по себе является невероятным признанием слабости. И в то же время он использует это как угрозу для российского населения, используя эту коллективную память, этот ужас того, что произошло между 1917 и 1921 годами. Он пытается объединить страну в страхе. Он играет в очень опасную игру.
Отправка Пригожина в Минск, использование Лукашенко для презентации соглашения, возможное вмешательство Китая в это соглашение — все это усиливает впечатление о приближении худшего. Власть больше не сосредоточена исключительно в Кремле. Могущество России уменьшилось настолько, что теперь она вынуждена оглядываться на Пекин. Именно поэтому, несмотря на недавние дискуссии на эту тему, применение Путиным ядерной силы крайне маловероятно. Президент Си Цзиньпин приходит в ужас от мысли об использовании любого ядерного устройства, потому что, по его мнению, это нарушит порядок вещей на Дальнем Востоке и вокруг Тайваня. Конечно, нельзя исключать риск того, что отчаявшийся Путин совершит какую-нибудь глупость. Это вариант, но я в него не верю. Давление со стороны Китая и потребность в нем России, которая сейчас стала младшим партнером в альянсе мировых автократий, предотвратят любые непродуманные действия Москвы..
И все это — результат вторжения в Украину 16 месяцев назад?
Безусловно. Путин выстрелил в ногу не только себе, но и своей стране, поставив ее в это очень опасное положение. На самом деле, до вторжения в Украину Россия набирала все больший экономический вес, и эту мощь можно было бы использовать как мощный инструмент мягкой силы. Но смесь чистого высокомерия и полного непонимания того, чего можно было ожидать на поле [боя], привела к тому, что он потерял всякое здравомыслие. Это решение о вторжении в Украину имело катастрофические обратные последствия. Когда все приходит в движение, как мы видели в период распада Советского Союза, изменения могут происходить очень быстро. Трудно сказать, но ледник начал двигаться. Как долго он будет разрушаться, пока неизвестно. Это может занять несколько дней, месяцев или лет. Но инстинктивно я склоняюсь к тому, что это не займет годы.